e3e5.com

08.04.2004 Выступление Виктора Корчного.

ДИССИДЕНТ ПОНЕВОЛЕ

30 марта в Московском еврейском общинном центре прошла презентация книги Виктора Львовича Корчного «Мои 55 побед белыми». Название подсказывает, что у сборника должно быть продолжение. Так и есть, выход второго тома «Мои 55 побед черными» не за горами, а пока виновник торжества и его издатель, директор «Русского шахматного дома» Мурад Аманназаров представили «евреям и местной интеллигенции», коих собралось свыше 500 человек, первую книгу, по праву вошедшую в серию «Великие шахматисты мира».

Главного «шахматного злодея» приветствовал главный раввин России Берл Лазар, вели вечер поэт Григорий Кантор и журналист Виктор Хенкин. Отметим также, что нынешний приезд Корчного в Москву состоялся во многом благодаря газете «Московский комсомолец» и ее шахматному обозревателю Евгению Гику.

Выступление Корчного я старался воспроизвести как можно точнее, но, конечно, голый текст не в состоянии передать незабываемые интонации и подлинный артистизм Виктора Львовича. Достаточно сказать, что в начале своей речи он стал пританцовывать то на одной, то на другой ноге, – к огромному удивлению Кантора, который испугался, что пожилой человек качается, и поспешил ему на помощь. Тут уже удивился Корчной...

Он хорошо чувствует зал, порой, наверно, подыгрывает публике. Его слова не раз прерывали смех и аплодисменты, а по окончании вечера выстроилась огромная очередь за автографами. С ним можно не соглашаться, что-то опровергать, но нельзя отрицать одного: все, что говорит Корчной, он говорит искренне, уверенный в своей правоте, в правильности своей трактовки событий. Хотя, как известно, сколько людей, столько и мнений, а некоторые из тех, кого вспоминает Корчной, увы, уже ничего не смогут возразить... Но мне близка позиция Генны Сосонко, который считает, что говорить об ушедших следует, «избегая сомнительной ценности формулы "De mortuis aut bene, aut nihil" (о мертвых или хорошо, или ничего), тем более что римляне имели другую, пусть и менее известную: "De mortuis – veritas" (о мертвых – правду)».

Впрочем, основную часть времени Корчной говорил о людях ныне здравствующих, да и себя отнюдь не выставлял «белым и пушистым». Я рассказал Виктору Львовичу, что готовлю материал о встрече в Московском еврейском общинном центре, и спросил, не хочет ли он «сократить» какие-то эпизоды. И назвал несколько, на мой взгляд, наиболее спорных. Корчной предложил мне подумать и принять решение на свое усмотрение. Я подумал и решил эти эпизоды оставить. Не ради погони за какой-то скандальностью, а чтобы у читателей сложилось более полное и яркое представление об этом незаурядном человеке.

Итак, слово Виктору Львовичу КОРЧНОМУ.

 

ТЕТРАДКИ ИВАНОВА

 

Ваше присутствие на этом вечере следует оценить в первую очередь как дань популярности, огромной популярности шахмат в этой стране. Рассказывать об этом можно долго и тем самым превратить это собрание в ностальгическое воспоминание о Советском Союзе, но нельзя не сказать о том, что советские власти очень постарались, чтобы развить шахматы до невероятного уровня. Десятки лет народу прививалось уважение к шахматам, создавались шахматные школы для пионеров и школьников, для высшего шахматного образования, специальные школы, где руководили Ботвинник да я, потом Каспаров и Карпов... (Еще Смыслов, Петросян, Полугаевский, Свешников, Панченко, Юсупов, Дворецкий, и все равно этот список далеко не полный – В.Б.) Много выдумки, немало денег вложено в то, чтобы развить шахматы до такой степени, что сейчас на мировых шахматных Олимпиадах по-прежнему побеждает Москва, а на втором-третьем месте идет «Москва-2», т.е. шахматисты из Тель-Авива, а следующие, где-то там на четвертом-шестом местах – шахматисты «Москвы-3», люди из Нью-Йорка... В 91-м году Советский Союз распался, а в 92-м была Всемирная шахматная Олимпиада в Маниле. Участвовали примерно 160 команд, около 90 мужских и 70 женских. Было подсчитано, что выходцы из Советского Союза оказались в 120 командах! И по-прежнему побеждают представители Москвы!

Это логично: столько сил было вложено советскими властями, чтобы при помощи шахмат доказать преимущества коммунистического образа мышления, социалистической системы хозяйствования. Когда у нас начинали какую-нибудь кампанию, будь то коллективизация или борьба с внутренними врагами, будь это развитие шахмат, – все делалось с полным убеждением, последовательно и бесповоротно.

Я вспоминаю, как в обществе «Труд», где я состоял, была организована школа под моим руководством. Примерно три раза в год приезжали школьники из глубинки России. Мы сидели, обсуждали их партии, я брал их тетрадки, писал свои замечания и рекомендации. Это было в начале 70-х годов. А в конце 80-х рассказывает мне бывший ученик той школы Александр Иванов. Он женился на Асе Эпштейн и выехал на постоянное место жительства в Соединенные Штаты. Уезжая, он в складках одежды прятал от советских пограничников... Что же он прятал? Золото, бриллианты или антиквариат? Нет! Он прятал свои тетрадки с моими комментариями к его партиям! И гордился тем, что вывез их в Соединенные Штаты.

В 1976 году я бежал из СССР, и книги, где упоминалось мое имя, уничтожались, они не принимались в букинистических магазинах. Доходило до того, что сыгранные мною партии тоже перестали публиковать. Гроссмейстер Леонид Штейн выиграл у меня потрясающую партию в «турнире семи» (зональный – В.Б.) в 64-м году. Партия нигде не печаталась и была забыта. Почему? Потому что он у меня выиграл!

 

 

«УМНЫЕ МАЛЬЧИКИ»

 

Для того, чтобы поднять авторитет шахмат, уважение к ним работали и советские журналисты. Они живописали шахматы и шахматистов с придыханием, причем всех мешали в одну кучу: русских, евреев, татар... Все шахматисты у них были отличные, никто не сказал друг о друге плохого слова, никто не напился, никто не дебоширил, – все были прекрасные, такие умные мальчики.

Давайте взглянем на вещи немножко с другой стороны. Был такой писатель – Стефан Цвейг. Однажды он написал «Шахматную новеллу». Как это случилось? Он в конце 1920-х годов путешествовал из Европы в Соединенные Штаты, и на корабле познакомился с югославским гроссмейстером Борой Костичем. Гроссмейстер произвел на него отвратное впечатление, и Цвейг написал «Шахматную новеллу». Смысл ее в том, что в шахматах вершины может достичь человек глубокого ума – благодаря этому он способен постичь все тайны шахмат, но может и полный тупица, который знает только шахматы и ничего больше в целом мире. Он тоже может оказаться на высоте! Если вы посмотрите взглядом Цвейга на шахматистов, современных или уже ушедших, то тоже найдете гениев, людей исключительного ума, но также и людей интеллектуально бедных, которые не знают ничего кроме шахмат.

Я кое-что хочу сказать и про этого странного человека – Бобби Фишера. Знаете, Бобби Фишер, конечно, был гением, он в 70-е годы прибил всю советскую шахматную школу, причем в одиночку: у него был тренер Ломбарди, которому он не разрешал подходить к шахматной доске, а только отвечать на заявления, которые писали советские. Фишер в одиночку прибил всех подряд, включая чемпиона мира Спасского. Что-то ненормальное было в этом.

О том, что Фишер не вполне нормален, мне говорили еще в 60-е годы. В 1962 году, когда он выиграл межзональный турнир в Стокгольме, со мной беседовал один шведский доктор. Он сказал мне, что я в рамках, что я не псих, а вот Фишер явно не в порядке.

Это было в 62-м году. В 72-м Фишер стал чемпионом мира и забросил шахматы, в 92-м году неожиданно сыграл со Спасским матч-реванш. Были хорошие финансовые предложения от Западной Германии, Испании, но он выбрал Югославию – в пику всему остальному миру, который в тот момент бойкотировал эту страну, потому что там начались межнациональные войны. По ходу матча Фишер давал невероятные, потрясающе гадкие интервью. В частности, он заявил, что все матчи Корчного, Карпова и Каспарова расписаны. Мне было очень неприятно это слышать, потому что я в расписывании партий не участвовал многие десятки лет. А потом, если помните, Фишера спросили: «Это правда, что вы антисемит?» На что он ответил: «Не-не, я ничего против арабов не имею!»Такого в современном мире давно не было слышно! С тех пор, когда меня спрашивают, хотел бы я сыграть с Фишером, я отвечаю: «Если мне не назначили с кем-то играть, то я предпочитаю встречаться за доской с теми людьми, которых я уважаю. А этого человека я не уважаю и ни во что не ставлю».

 

А ИЛИ О

 

Кстати, Виктор Львович Хенкин отнял у меня хлеб, – он рассказал кое-что из книги, которую я пишу, в частности, о моем отношении к национальному вопросу. (При получении паспорта юный Корчной попросил записать его евреем, но родные заставили изменить запись на «русский». Спустя годы похожая же история случилась с его сыном Игорем – его мать, жена Корчного Белла была армянка, но сына заставила записаться русским. – В.Б.) Между тем, я был свидетелем одной интересной сцены. Дело было в 1959 году в многонациональном городе Тбилиси, где проходило первенство СССР. К моему хорошему... другу, не другу? приятелю Полугаевскому пришла группа тбилисских евреев – его болельщиков. И они спросили: «Скажите, а вы кто правильно – Полугаевский или Полугоевский?» (гоями евреи называют не евреев – В.Б.). Вы знаете, идея хороша, и, если подумать, то правильно второе, но он стал восклицать: «Ну что вы, конечно, я Полугаевский, конечно!» Этот человек в глубине души презирал себя. Как же он мог добиться большого успеха на мировой шахматной арене? Никак, для этого надо было прежде всего иметь уважение к самому себе! Вот почему Полугаевский не боролся за звание чемпиона мира, хотя был очень талантливым человеком.

Петра Корчная с двумя Викторами Львовичами.

 

СОЛЖЕНИЦЫН В ЭТИ ИГРЫ НЕ ИГРАЕТ

 

Я неплохо помню многие перипетии своей жизни, поскольку только-только закончил свою биографическую книжку. (Вскоре она выйдет на Западе. На русском языке расширенный и дополненный вариант книги готовит к изданию В. Л. Хенкин. – В.Б.) Что я вспоминаю? Переломным годом стал 1974-й. Вначале года у меня был непростой матч с Мекингом. Молодой шахматист из Бразилии, страны, где шахматы не развивались совершенно, достиг невероятных вершин, но мне удалось его обыграть. Матч проходил в Штатах, и после его окончания я три раза выступал с сеансами и лекциями. Выступал в Вашингтоне в Джорджтаунском университете. В зале было полно борцов за гражданские права. А в самом начале 74-го года из Советского Союза изгнали Солженицына. И вот я работаю, у меня 30 досок с лишним; поднимаю глаза – читаю плакат: «Только послушные властям советские шахматисты разъезжают по миру, а Солженицын в эти игры не играет!» Все правильно, конечно; такие моменты неплохо запоминаются!

Правда, я тогда по-прежнему представлял себя верным членом советского общества. Считал, что могу и должен по мере сил помогать людям понимать, что к чему. Я был несколько выше уровнем, поскольку ездил по миру и смотрел на все открытыми глазами. Когда я читал лекции, то повышал уровень людей, давал им представление о том, что на самом деле происходит в мире, а не только то, что рассказывала советская печать. Вот так это было.

Потом я играл матч с Петросяном. На матче возник страшный скандал. Он был более-менее предсказуемым, поскольку Петросян уже где-то с 60-го года плел против меня козни. Вдруг это вылилось в открытый скандал. После этого матча, который я выиграл, Петросян стал верным помощником Карпова, – мало у того было до этого помощников!

 

 

ПЕРВЫЙ МАТЧ С КАРПОВЫМ

 

Следующим был матч с Карповым. Советские власти выбрали его фаворитом. Как я уже говорил, любую кампанию они проводили последовательно и до конца, и все, что можно было сделать, было сделано, чтобы обеспечить победу Карпова. Смыслов был одним из немногих, кто позволял себе здороваться со мной, моим тренером, моей женой. Смыслова наказать не могли, его просто послали сперва на один международный турнир, а потом на следующий, чтобы он случайно не начал мне помогать. Я работал с Бронштейном. Перед матчем предложил ему стать моим официальным тренером. Он ответил: «Знаете, я веду шахматный отдел в газете «Известия». Если узнают о том, что я ваш тренер, то отберут у меня отдел». Бронштейн вернулся из Ленинграда в Москву; там, конечно, узнали, что он работал со мной, позвонили в «Известия» и отобрали у него отдел; Бронштейн обиделся и уехал. Вернулся только к самому концу матча, и с его помощью я выиграл партишку в 19 ходов у Карпова, – одну из тех, которыми горжусь по сей день.

 

* * *

Предлагаем на время отвлечься от выступления Корчного и посмотреть фрагменты примечаний Виктора Львовича к упомянутой им партии из книги «Мои 55 побед белыми».

 

КОРЧНОЙ – КАРПОВ

21-я партия матча претендентов

Москва 1974

Новоиндийская защита Е17

 

1. d2-d4              ¤g8-f6

2. ¤g1-f3              e7-e6

3. g2-g3              b7-b6

4. ¥f1-g2              ¥c8-b7

5. c2-c4              ¥f8-e7

6. ¤b1-c3              0-0

7. £d1-c2              c7-c5

8. d4-d5              e6:d5

9. ¤f3-g5              ...

9...              ¤b8-c6

10. ¤c3:d5              g7-g6

11. £c2-d2!              ...

Ход, оцененный по достоинству многими маститыми комментаторами, в том числе и экс-чемпионом мира Ботвинником. Последний даже высказал предположение, что я подготовил его дома. Но не мог же я предвидеть все сомнительные ходы Карпова!

11...              ¤f6:d5?

Карпов обдумывал этот слабый ход 8 минут. Впрочем, он, похоже, вспоминал, что записано в его теоретической тетрадке. А правильным ходом было указанное Ботвинником 11...¦e8. Тогда размен на е7 вел к перевесу черных в развитии. Вероятно, белые ответили бы 12.¤:f6+ ¥:f6 13.¤e4 или 12.b3, в обоих случаях с некоторым позиционным плюсом.

12. ¥g2:d5              ¦a8-b8?

Проигрывающий ход. Сделанный после трехминутного обдумывания. Но, как сообщил будущий чемпион мира, во всем была виновата тетрадка. И эти ..., которые диктовали ему, что туда вписать.

13. ¤g5:h7!              ¦f8-e8

Или 13...¢:h7 14.£h6+ ¢g8 15.£:g6+ ¢h8 16.£h6+ ¢g8 17.¥e4 f5 18.¥d5+ ¦f7 19.£g6+.

14. £d2-h6              ¤c6-e5

15. ¤h7-g5              ¥e7:g5

После 15...¥f6 16.¥:f7+ белые дают мат.

16. ¥c1:g5              £d8:g5

17. £h6:g5              ¥b7:d5

Последняя ловушка: грозит ¤f3+, белые должны увести короля из центра. К счастью, рокировка при ладье под ударом разрешена.

18. 0-0!              ¥d5:c4

Или 18...¥f3 19.£d2 ¤:c4 20.£c2, и активная игра черных приостановлена.

19. f2-f4!

Черные сдались.

Анонимный доброжелатель (вот какие времена – перевертыши были, читатель!) поздравил меня с успехом следующим образом:

Не ограничился одной

И вдарил так, что небу жарко

В очковой партии Корчной,

И только шелохнулся Карпов

 

 

 

ПОБЕГ

 

Надо сказать, что я был одним из сильнейших шахматистов Советского Союза и мира, и со мной справиться было трудно. А я позволял себе вылезать из прокрустова ложа правил поведения советского гражданина, особенно за границей. На меня писали, писали доносы, все это складывалось в КГБ. Пока я был одним из ведущих, что же со мной можно было сделать? Зато, когда я проиграл матч, на меня нажали. Сперва в Москве: запретили игру в международных турнирах, понизили зарплату и т.д. Я вернулся в Ленинград – там еще добавили кое-что. На лекции и сеансы, которые я проводил, стали посылать инструкторов из Смольного (там находился городской комитет КПСС – В.Б.), и довольно быстро выяснили, что я не то рассказываю. Тогда меня стали вызывать на проработку. Я понял, что... Честно говоря, я понял это немножко раньше, в момент, когда закончился финальный матч претендентов. Было награждение Карпова, говорили речи, называли его гением... В этот момент, в декабре 1974 года я понял: я здесь не жилец. И когда еще добавили – стали посылать на мои выступления инструкторов, я уже не мог так жить. Раньше я думал, что могу быть полезным людям, но в этот момент понял: я тут уже не нужен. Я должен был бежать.

Я думал: может, написать письмо Тито (Президенту Югославии – В.Б.), он бы взял меня под свое крыло. Я написал письмо, но так и не отправил. Сделать так, как поступил Гулько? Он подал заявление на выезд и оказался в отказе на 7 лет. Это мне тоже было не по душе. Короче, я дожидался, когда наконец смогу поехать на Запад. В этот момент Карпов задумался о том, что он стал чемпионом мира, как в сказке: ни с кем не играл. А, кого-то он, правда, обыграл! Он обыграл Полугаевского – кто такой Полугаевский? Обыграл Спасского, Корчного, – а где они? Их не видать!

Чтобы поднять свое реноме, он решил послать куда-нибудь на турнир Корчного. И послал. У Карпова был очень хороший советник, который, между прочим, сейчас работает в Российской шахматной федерации – Александр Бах. Люди, которые знали Баха, присвоили ему кличку «Кися», а это означало не что-нибудь, а Киссинджер (Госсекретарь США – В.Б.). Они очень уважали Баха! Может быть, это Бах посоветовал Карпову послать меня, наконец, за границу. Меня же никуда не посылали. Эстонцы, представители Эстонской Советской Социалистической Республики пригласили меня в марте 1975 года на международный турнир. Им строго указали: как они посмели приглашать Корчного в советский город Таллинн?! Я был совершенно отрезан от турниров, и тут, действительно, на помощь пришел Карпов. Меня направили сперва на турнир в Гастингс, в Англию. Опять-таки, если вы помните, как все это происходило... Когда человек выезжал за границу, ему не разрешали ничего взять с собой; надеюсь, многие это помнят. А мне многое было дорого: шахматные книги, какие-то фотографии... Я кое-что взял в Гастингс, оставил это в Европе и вернулся – стал ждать новой оказии. Вышла новая оказия – летом 76-го года турнир в Голландии. Вот я играю в Голландии, ко мне приходит корреспондент «Франс Пресс» и задает вопросы. Я привык отвечать на все вопросы; хорошо – плохо, я привык отвечать то, что думаю. В данном случае было что ответить. Разговор зашел о Спасском, почему он так плохо выступает в межзональном турнире, который в этот момент проходил. Я сказал: «Я сам видел: его несколько раз пришлось ездить из Сочи в Москву, чтобы получить, наконец, визу. После таких треволнений он играть не может». А еще было такое: международная шахматная Олимпиада 1976 года должна была состояться в израильском городе Хайфе, и Советский Союз со своими сателлитами бойкотировал эту Олимпиаду. Очевидно, это было продолжение внутренней политики на внешнем фронте. Эти мысли я и высказал корреспонденту.

 «Франс Пресс» опубликовало интервью на русском языке, я его прочитал и понял, что мне уже назад туда, то есть сюда дороги нет! Если я вернусь, то меня уже никуда не пустят, не пустят даже играть в соревнованиях на первенство мира. Я остался на Западе и попросил политического убежища.

 

 

ДИССИДЕНТ ПОНЕВОЛЕ

 

Советский человек не имел представления о силе Советского Союза за рубежом. Насколько он силен вообще и насколько он подавляюще силен в шахматном мире. Большинство законов, положений в шахматном мире установлены по требованию советских чемпионов мира. Возьмем, например, такую мелочь. Вы играете партию с серьезным противником и предлагаете ему ничью. И он имеет право не ответить словами, а сделать ход. Елки-палки! Представьте себе, я играю с человеком по фамилии Лотье, он на 40 лет моложе меня, я ему предлагаю ничью, а он делает ход! Представьте себе, что в Париже на улице его кто-то спросит, а он не ответит и просто так пройдет мимо! Это нужно быть советским человеком, чтобы ввести такое правило.

Вот так это было. И вы теперь понимаете, насколько же мне повезло, что Олимпиада в Хайфе была бойкотирована Советским Союзом, и советские шахматные руководители не приехали даже на Конгресс ФИДЕ. Они прислали письмо с требованием изгнать меня из соревнований на первенство мира; в их отсутствие письмо просто зачитали и бросили в корзину. А все могло быть по-другому, и доктору Эйве, президенту ФИДЕ, было бы несдобровать, – он действительно защищал меня.

Вот так я остался на Западе. Повторяю: я ни в коем случае не был диссидентом. Я был верным гражданином Советского Союза, пока мне не навязали войну. И я начал с советскими воевать; воевал я за себя. В момент, когда я бежал, Советский Союз насчитывал уже 43 тысячи невозвращенцев. Большая цифра? Посчитайте, сколько это на 250 миллионов жителей. Ничто! Невозвращенцы для советских людей исчезали; переходили границу Советского Союза и исчезали бесследно. Был такой Нуриев, звезда балета мировой величины, – в СССР о нем ничего не было известно; Растропович, директор нью-йоркской филармонии – о нем тоже ничего не говорили. Скажу без ложной скромности: а обо мне пришлось рассказывать. Я играл... кого я там обыграл? Сначала Петросяна, потом Полугаевского, Спасского, потом снова Петросяна, Полугаевского... Пришлось обо мне писать. Оказалось, человек с головой может существовать на Западе. Специалист своего дела может существовать на Западе. И побежала интеллигенция: по израильской визе, по какой-нибудь другой; немцы, армяне – все начали уходить. Без интеллигенции страна мертвеет. Так, понимаете, я внес свой вклад в начало перестройки.

 

 

ВЕРНУТЬСЯ, ЧТОБЫ ЗАМОЛЧАТЬ?!

 

По окончании своего выступления Виктор Львович Корчной ответил на вопросы слушателей.

 

– Что необходимо сделать для развития шахмат в России?

– Что, еще больше развить?!

– Чем можете объяснить невыразительную игру Каспарова в последнее время? Обилием новых идей?

– Если человек ищет новые идеи, то, конечно, страдает от них. Новые идеи не только приносят очки; будучи пионером, он вынужден иногда и пострадать. Я в этом не вижу ничего плохого. В конце концов, он же по-прежнему невероятно высоко в листе сильнейших шахматистов мира, никто близко к нему не может подобраться. Несмотря на то, что, как вы говорите, он применяет новые идеи.

– Какой, на ваш взгляд, должна быть система определения чемпиона мира?

– Я думаю, так, как предложил президент Международной шахматной федерации Илюмжинов – это немножко поверхностно. Определять чемпиона мира в течение нескольких дней, да еще иногда применять игру в блиц для того, чтобы выяснить, кто играет сильней... Я, вообще, думаю, что нет ничего плохого в том, что есть несколько чемпионов мира. Пусть они будут, но пусть они не ругаются, а имеют какие-то общие платформы и встречаются, борются друг с другом.

– Есть примеры в шахматах, когда дети продолжают спортивные успехи своих родителей? Как обстоят дела в вашей семье?

– Я не учил своего сына шахматам серьезно, для него это были куклы, игрушки, а для меня – профессия. Я ему, скорее, дал интерес к музыке, к стихам... А вообще, принято считать, что девочки лучше воспринимают то, чем занимаются их отцы, а не сыновья.

– Какой у вас счет с Бронштейном, Кересом, Полугаевским, Фишером, Талем?

– С Бронштейном у меня счет примерно равный, Керес меня бил в хвост и в гриву, мне всегда было трудно с ним играть. С Фишером у меня счет равный: две выиграл, две проиграл и четыре ничьи, а Полугаевского я колотил нещадно. С Талем у меня тоже был хороший счет, 13:3 примерно, пока я был советским гражданином; когда я выехал, счет 2:1 в его пользу.

– Как и с какой периодичностью надо определять чемпиона мира?

– У меня уже, понимаете, нет амбиций быть чемпионом мира, поэтому я немножко в стороне от этого. Я думаю, что проводить соревнования на первенство мира раз в 3-4 года было бы правильно.

– Кого вы считаете самым перспективным шахматистом и кого сильнейшим?

– Сильнейшим как был, так и остался Каспаров. А чемпион мира все-таки Крамник, который обыграл Каспарова. Так бывает; люди не компьютеры, и в игре шахматистов между собой существуют психологические факторы. А кто перспективный? Я сейчас такого не вижу; может быть, я не всех знаю, но я не вижу людей, которые могут обыграть Каспарова, – кроме Крамника.

– Почему шахматы в Израиле не на первых местах в мире?

– В отличие, скажем, от футбола шахматы не дают финансовой отдачи, и не находится людей, которые вкладывали бы деньги в шахматы. Так я это понимаю.

– Какую роль сыграл психолог Зухарь в исходе ваших партий с Карповым в Багио?

– Это все уже в далеком прошлом. Это были первые шаги советской практической парапсихологии, чтобы воздействовать на умы людей, заставлять их что-то делать против себя. Я написал книгу о матче в Багио. Поскольку там была борьба, мне было чем гордиться, происходило много событий, и в тех событиях я себя неплохо показал. Потом через 3 года был матч в Мерано. Это было ужасно! Это было ужасно со всех точек зрения. Я проиграл матч со счетом 6:2 при 10 ничьих и считал это спортивным подвигом – настолько сильнее был Карпов. А почему же он был сильнее? У нас перед началом матча был примерно одинаковый рейтинг... Да он привез с собой 43 человека, да еще добавил 25 из советского посольства в Риме! Что же делали эти 70 человек? (Я их называю 70-головое быдло.) Они помогали Карпову, как только возможно. В частности, опробовали новые парапсихологические идеи: большинство людей в моей группе они взяли под персональную опеку. Каждый человек в моей группе что-то испытывал: и Петра Лееврик, и писатель из Югославии Брно Црнцевич, и мои тренеры – каждый из них был под наблюдением. Против нас работала целая группа во главе с ленинградским профессором... я уже забыл его фамилию.

Десятки лет советские предпочитают не вспоминать об этом матче, тем более что не было моей книги. Не было этого матча! Почему? Им самим стыдно!

– Кто сильнейший шахматист второй половины XX века?

– Проводился опрос гроссмейстеров на эту тему. В частности, я высказался за Каспарова, а победил все же Фишер.

– Приходится ли вам играть в шахматы вслепую?

– Был очень неприятный опыт. Я давал сеанс одновременной игры вслепую на 5 досках в Амстердаме. Я проиграл 4 партии и всего одну выиграл. Выиграл у экс-чемпиона мира по стоклеточным шашкам Сейбрандса, а все остальные проиграл. Что-то невероятное! Я больше не буду давать такие сеансы.

– Почему вы не возвращаетесь в Россию?

– Вот посмотрите. Средняя продолжительность жизни в Советском Союзе и в России около 62-х лет, а средняя продолжительность жизни в Европе около 76 лет. Значит, почти все мои сверстники исчезли, мне не с кем слова сказать. Вы считаете, я должен вернуться, чтобы навсегда замолчать?!

– Назовите десятку лучших шахматистов послевоенного мира. Заранее благодарю.

– Не смогу, не благодарите заранее!

– Помните такого шахматиста, как Толя Лутиков? Играли ли вы с ним серьезные партии и где? Он рассказывал о вас все только хорошее. Заканчивал он свою деятельность в Молдавии, увы, спился. Шахматный болельщик из Тирасполя.

– «Играли ли вы с ним серьезные партии?» Он был чуть ли не единственным шахматистом, с которым мы когда-то расписали пару партий. Мне нужно было выиграть, и я выиграл. Потом нужно было выиграть ему. Мы разыграли королевский гамбит (я играл черными). Потом Свидлер говорил, что в той партии у меня были хорошие шансы на выигрыш. Я его огорчил, я сказал: «Извините, я должен был проиграть». Вот так дело было.

Действительно, интересный был шахматист и спился. Не он один. В шахматном мире было немало людей, которые смотрели на мир трезвыми глазами; люди, глядя на жизнь вокруг трезвыми глазами, не могли не начинать пить.

– Как вы относитесь к компьютерным шахматам? Сможет ли в ближайшее время человек противостоять компьютеру?

– Уже вряд ли может, а через несколько лет совсем пропадет. Я очень пессимистичен. У меня впечатление, что компьютер рано или поздно уничтожит человеческие шахматы. Хотя летают реактивные самолеты и бегают люди марафонские дистанции. Примерно так это будет выглядеть и в шахматах.

– Как оцениваете современную ФИДЕ?

– Серьезный вопрос. Я без большого энтузиазма оцениваю современную ФИДЕ.

– Несколько слов о вашей жене.

– Мы познакомились с госпожой Петрой Лееврик, когда я уже жил в Голландии. Один местный шахматный деятель пригласил меня провести пять сеансов одновременной игры. Во время одного из них я познакомился с играющей в сеансе Петрой.

Она родилась в Вене, а обучалась в Лейпцигском университете. Как я понимаю, она была членом организации, не одобренной советскими оккупационными властями, и ее стали преследовать. Петру взяли и после нескольких пересылочных пунктов довезли до Воркуты. Суда не было; ее судила так называемая «Тройка особого совещания». Эта тройка присудила ей двадцать лет за шпионаж в пользу американской разведки.

Однажды советским захотелось получить посольство в Западной Германии, и они вступили в контакт с тогдашним канцлером Конардом Аденауэром. Тот потребовал, чтобы все немецкие политические заключенные были выпущены из советских мест заключения. Советские ответили, что это не политические, а военнопленные. Аденауэр стоял на своем, он был крепкий человек. И в тот момент, когда он уже сказал, что никакого посольства не будет, и добрался до Шереметьева, советские сдались: они сообщили, что выпускают всех немецких заключенных. Так Петра просидела не двадцать, а только десять лет.

 

Подготовил к публикации

Владимир БАРСКИЙ



   Главная  О компании  Статьи по разделам  Лучшие партии месяца  Творческие обзоры  Портрет шахматиста  Интервью  Закрытый мир  Архив Новостей  Гостевая книга  Ссылки